Проповедь

   Церковный год своим непрерывным ходом приводит нам на память великие события земной жизни Господа, превращая их для нас в настоящее. Однако годовой богослужебный круг не есть отображение земной жизни нашего Господа: события, послужившие нашему спасению, представлены в нём не в той последовательности, в которой они происходили. С особенной ясностью показывает это теперешнее время года. Мы празднуем возвещение Матери Господа Его рождения — и как раз в нынешнем году у нас остаётся ровно три недели времени на то, чтобы подготовиться к празднованию Господних смерти и воскресения. Едва ли возможно с большей ясностью показать, для чего Господь вступил в человеческую жизнь: Он стал человеком, чтобы как человек умереть.

Но обратимся к таинству этого дня: к началу Его человеческой жизни. Ибо начало её — сегодня, с зачатием, а не через 9 месяцев, с рождением, ведь с зачатия, а не с рождения начинается всякая человеческая жизнь. Никогда человеку это не было так хорошо, так доподлинно известно, как сегодня — и никогда с этим не обращались так безответственно и преступно, как теперь. В конечном итоге, зло — это тайна, объяснить которую невозможно. В каждую эпоху у него своё лицо. Без угрызений совести убивать не родившуюся ещё жизнь — вот она, одна из черт отвратительной и ужасающей гримасы зла нашего времени. В своё время, когда наш приход был только-только основан, мы сделали этот праздник нашим храмовым не в последнюю очередь для того, чтобы подчеркнуть: начало земной жизни нашего Спасителя ознаменовалось не Его рождеством, а являнием ангела Деве; именно это событие является решающим началом нашего спасения.

Двое евангелистов повествуют о начале человеческой жизни нашего Спасителя: Матфей и Лука, — но делают они это совершенно по-разному. Если Матфей смотрит на всё глазами Иосифа, то Лука — глазами Матери. Кстати, на днях мне пришло в голову, что в Евангелиях ничего не сказано о том, чтоб они разговаривали друг с другом об этом событии. А ведь оснований для разговора было более чем достаточно, сама возможность совместной жизни была поставлена под сомнение! Однако ответ на подобный вопрос лишь удовлетворил бы наше человеческое любопытство, но не послужил бы нашему спасению. А Евангелия, единое Евангелие — это весть о спасении, а не развлекательный роман, там не написано ни одного лишнего слова. И потому мы читаем только о том, как они оба — причём независимо друг от друга — были поставлены в известность ангелом.

Лука передаёт нам слова, обращённые архангелом Гавриилом к Деве. Он сообщает Ей о том, чего и представить себе невозможно, — и под конец Она объявляет о Своей готовности покориться воле Божией и безоговорочно послужить Его совету, ни словом не обмолвившись о том, в какое Она тем самым будет поставлена положение: вероятное крушение запланированного и подготовленного брака, общественное презрение — наконец, побитие камнями, если Моисеев закон найдёт своё суровое применение. Однако Бог, согласно обетованию, уготовал этому Ребёнку великое, величайшее. Потому-то Он будет растить и оберегать Его — без отца, как кажется и как следует ожидать.

Но потом речь вдруг всё-таки заходит об отце. Как человек Дитя это будет развиваться из одной только Матери, семя мужчины при этом не понадобится и не будет играть никакой роли. Однако отец у Ребёнка есть. Нет, не так! У него целых два отца! Послушайте речь ангела!

"И даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его," — говорит он (Лк 2,32). Итак, Давид — искомый отец, а Дитя — его наследник на израильском троне. Как это следует понимать, мы узнаём несколькими стихами ранее. Там евангелист сообщает нам, что Дева, о Которой он повествует, обручена мужу именем Иосиф из дома Давидова. И если теперь ангел пророчествует, что Бог даст этому Ребёнку престол Давида, отца Его, это может означать лишь одно: Иосиф, обручник Девы — известно ему это или нет — является законным наследником установленной Богом царской власти Давида в Израиле. Матфей подробно рассказывает нам, как Иосиф решился взять Обручённую ему несмотря на то, что Её Ребёнок — не от него. Напротив, для Луки это является чем-то само собой разумеющимся. Но Иосиф, "приняв жену свою" (Мф 1,24), имеющую во чреве, признаёт Её Ребёнка в правовом отношении своим собственным. Всё, что у него есть, он передаст Ему по наследству — а это, в первую очередь, его право богоугодного претендента на израильский трон. Таким образом, Давид становится "отцом" ещё не родившегося Ребёнка, а Дитя — его наследником. Одно, разумеется, переменится в корне: усыновлённое Иосифом Дитя, в отличие от него самого и от многих поколений его предков не довольствуется ролью индифферентного претендента на престол. Ребёнок Сам взойдёт на престол и станет властвовать над народом. Как? Как обновитель древней династии Давида, как первый в ряду новых его потомков, которые будут сменять друг друга согласно существующему миропорядку? Нет! Ангел добавляет нечто, поначалу остающееся совершенно загадочным: "И Царству Его не будет конца" (Лк 1,33). — Существовал ли когда-либо властелин, царству которого не было конца? Быть может, такое впечатление сложилось у некоторых австрийцев об императоре Франце Иосифе. Но и он скончался в 1916 году в Вене после 68 лет правления, а немногим позже его многонациональная империя превратилась в руины истории. Властелин, царству которого не будет конца, не может быть смертным человеком. Лишь собственная, личная власть Бога не может прекратиться и не прекратится никогда. Приёмный сын Иосифа и Давида — вот кто этот властелин. Он один — и никто другой. "И наречется Сыном Всевышнего" — говорит ангел (Лк 1,32). И вечный Сын Божий, рождённый Им прежде, а лучше сказать — вне всякого времени, — это тоже Он. Как Сын Божий Он безначален. Но как Сын Давидов Он начинает существовать — сегодня. И Сыном Божиим — и Сыном Давидовым Он пребудет вечно.

И мы тоже пребудем. Ибо мы — новый "дом Иакова" (Лк 1,33), над которым Он будет царствовать во веки, "и Царству Его не будет конца" (Лк 1,33).

"Днесь спасения нашего главизна и еже от века таинства явление: Сын Божий Сын Девы бывает, и Гавриил благодать благовествует".

Прот. Петер Планк